Тяжелые двери Гербового зала распахнулись, и на пороге в сопровождении членов императорской фамилии и свиты показались их величества Государь и Государыня.

Почему-то именно этим утром, когда под сводами Зимнего дворца раздались торжественные звуки «Боже, царя храни…», у Александра защемило сердце. Он впервые за время пребывания здесь ощутил себя не каким-то инородным элементом, насильно, как заноза в тело, внедренным в новое для него общество, а неотъемлемой его частью: шестеренкой, винтиком, клеточкой…

Подготовка к переезду на лето в Гатчину была начата сразу же после отплытия из Санкт-Петербурга яхты британской королевской четы. Николай II выбрал Гатчину, находившуюся примерно в тридцати с лишним километрах к юго-западу от разросшейся за прошедшее столетие столицы, в качестве своей летней резиденции сразу после восхождения на престол в 1993 году. Стремясь всеми силами поднять престиж российской монархии, значительно пошатнувшийся при предыдущих императорах, практически не принимавших участия в государственных делах и весело (особенно незабвенный батюшка Николая Александр IV) проводивших почти все время в роскошном Царском Селе, новый император всячески возрождал традиции прежних великих царствований. Зимний период Николай II проводил в столице – в Зимнем дворце, где он жил сам и воспитывал свое потомство, а на летние месяцы весь двор перебирался в Большой Гатчинский дворец, лишь иногда покидая его на время поездок по Империи, в Южную резиденцию в Ливадии или в нечастые заграничные вояжи.

«Большой Гатчинский дворец, бывшая резиденция императоров всероссийских Павла Петровича и Александра Александровича, простоявший почти столетие полностью забытым и заброшенным, после вынужденной реконструкции (правда, практически не затронувшей его парадный фасад с памятником императору Павлу I перед входом) был в значительной мере расширен. Теперь в обновленном дворце насчитывается около тысячи комнат, не считая всякого рода подсобных помещений, жилищ многочисленной прислуги и множества других строений. Для удобства богатые коллекции предметов искусства, скопившиеся за почти четыре столетия правления династии Романовых, были размещены в отдельных, специально отстроенных в стиле прошлых веков галереях и павильонах. Например, в Китайской галерее помещены бесценные изделия из фарфора и агата, собранные прежними монархами. Чесменская галерея была названа так из-за помещенных там четырех больших копий с картин Гаккерта, изображающих эпизоды боя с турками в Чесменской бухте в 1770 году, где русские моряки одержали выдающуюся победу. Подобно Эрмитажу, галереи Гатчинского дворца при Николае II открыты для свободного посещения публики. Наряду с самим дворцом был расширен и перепланирован порядком одичавший дворцовый парк, очищены и углублены бассейны, каналы и искусственные озера, полностью отреставрированы фонтаны и статуи…»

Подъезжая к Гатчине, Александр освежал в памяти специально просмотренный вчера роскошный буклет, посвященный прошлому и настоящему всемирно известной резиденции императора. В своей «земной» жизни он как-то не успел выбраться в этот город-музей и теперь очень сожалел об упущенном, потому что не мог сравнить впечатления. Если судить только по виду города, то он перенесся даже не в прошлый двадцатый, а еще века на два назад, во времена Екатерины Великой или ее печально известного сына. Невысокие чистенькие дома, особняки знати, тщательно вылизанные дороги и масса зелени. Даже на фоне значительно более ухоженной в целом России-2 Гатчина казалась уголком аккуратной Европы, выдернутым откуда-нибудь из Германии или, например, Люксембурга. Впечатление осьмнадцатого столетия портили только сверкающие лимузины и автомобили попроще, припаркованные у бордюров или неспешно катящиеся по улицам.

Поездка Бежецкого объяснялась довольно прозаической причиной: в Гатчине постоянно и временно проживало множество дворцовых слуг. Если верить любезно предоставленным Александру комендантом Большого Гатчинского дворца спискам, их насчитывалось свыше десяти тысяч. Кроме непосредственно общавшихся с императорской фамилией церемониймейстеров, егерей, скороходов, гоф– и камерфурьеров, шоферов, кучеров, конюхов, метрдотелей, поваров, камер-лакеев и камеристок, в их число входил обширный круг людей, работавших в гаражах, садах, парниках и парках, на конюшнях, на фермах и так далее, вплоть до дворцового информационного центра. Со всеми познакомиться, естественно, было невозможно, а узнать с наскока подноготную – тем более. А ведь его величеству Николаю II кроме Гатчинского и Зимнего дворцов принадлежали Петергоф, два больших дворца в Царском Селе (один из них был передан великодушным императором в пожизненное владение своей мачехе Татьяне Георгиевне, носившей до вступления в брак с Александром IV и православного крещения имя Августы-Фредерики-Вильгельмины Гессен-Кассельской, а второй – своей бабушке Марии Антоновне, души не чаявшей в невестке), Аничков дворец и Ливадия в Крыму, не считая Большого Кремлевского дворца в Москве (слава богу, он находился в ведомстве московского градоначальника великого князя Сергея Петровича, дяди императора, и к службе Александра отношения не имел), что повышало общее количество прислуги до двадцати с большим лишком тысяч. Поистине о челяди императорской семьи можно было сказать: «Имя им – легион».

Каждый служащий проходил тщательный отбор, многие происходили из семейств, в течение многих поколений служивших дому Романовых, однако особенно в последнее время критерии отбора были понижены и среди проверенных слуг вполне могли оказаться «темные лошадки». Прецеденты, особенно по линии Канцелярии художественных ценностей, хотя и замалчивались, все же существовали. По-русски говоря, тянули «проверенные люди» почти все, от серебряной посуды до чучела, например, редкого афганского сурка (на кой ляд, спрашивается, он потребовался некому Пафнутию Никифоровичу Варенцову, пятидесяти двух лет от роду, служившему лакеем на великокняжеской половине и происходившему из крестьян Новгородской губернии). В последнее время, кстати, в претенденты на лакеи зачастили не только русские, но и представители других национальностей, причем представленных не только на территории Империи, но и самых отдаленных государств, такие, как уроженцы Испанской Америки, британских колоний в Океании или граждане Северо-Американских Соединенных Штатов. Естественно, отвечающий за ограждение Двора от наркотической чумы офицер просто обязан был держать руку на пульсе этой разношерстной, разномастной, разновозрастной, да и разноплеменной орды, хотя даже целой армии оперативников, пусть даже о-очень профессиональных, такой подвиг был просто не под силу. Прежде всего в рядах, так сказать, контингента должна была быть создана соответствующая агентура.

Естественно, стройные и логичные планы вряд ли сами собой пришли бы в голову бывшему кадровому вояке. Он просто-напросто (следуя приказу Полковника и под чутким руководством Бекбулатова) пытался войти в роль настоящего ротмистра Бежецкого и хотя бы имитировать деятельность на новом посту. Очень помогли Александру Бежецкому-второму, как он сам себя теперь называл мысленно, записи, составленные первым, хотя разобраться в них вчерашнему майору ВДВ было порой трудновато. Выручало то, что ротмистр, не отличаясь большой пунктуальностью в обычной жизни, при начале нового дела, однако, составлял для себя как бы поэтапную программу действий. Александр, просвещенный на эту тему еще на уральской базе, вспомнил, что сам в школе, в училище и начиная службу в войсках пытался делать то же, как учил его в детстве отец, но затурканный армейским бытом и вечным дебилизмом, присущим Советской Армии вообще, бросил это занятие еще в Афгане. Кое-какие советы подбрасывал Шахоев, снова ставший ангелом-хранителем (или конвоиром?) Бежецкого, так как князь Бекбулатов совершенно определенно отказался от запланированного для него еще Бежецким-первым места, предпочитая остаться на старой службе даже под началом князя Оболенского, с которым он как-то, к огромному изумлению коллег, сумел поладить…